II.6. Научная или политическая тема?
В итоге общей политизации общества многие студенты отвер­гают для себя «книжную», «сухую» науку и стремятся к заострен­ности на политике и социальных делах. Если ставить вопрос, как я нарочно поставил в заголовке этой части, возникает ошибочное ощущение, будто «идейное» исследование не «научно». А так как в университетах все время твердят о науке, о научности, научной работе и научной ценности работ, тут могут возникать и искрен­ние заблуждения, и сознательные подтасовки, и беспочвенная подозрительность: не собираются ли погрести студентов в су­хой и пыльной «книжной культуре»?

II.6.1. Что значит «научная»?
Многие считают «научными» только естественные дисципли­ны или количественные исследования: работа-де не «научна», если в ней нет формул и диаграмм. При подобной логике «не научна» работа по морали у Аристотеля, но в той же степени «не научна» и работа по классовой борьбе и крестьянским восстаниям в Евро­пе в эпоху Реформации.
Разумеется, вовсе не так воспринимают «научность» в уни­верситетах. «Научная» модель в принципе была задана естествен­ными дисциплинами еще в семнадцатом веке и с тех пор предпо­лагает соблюдение следующих норм:
1) Предмет исследования должен обладать узнаваемостью и поддаваться описанию.
«Предмет» не обязательно существует в жизни, «предметом» может выступать квадратный корень, хотя никто этого корня не видел. Социальные классы — законный предмет науки. Если кто возразит, что при бесспорном существовании отдельных личнос­тей и бесспорном существовании статистических масс классы как таковые существованием не обладают, на это имеется ответ, что не существует и класс простых чисел, больших 3725, а математи­ки этим классом занимаются. Определить предмет значит определить условия, при которых можно о предмете говорить на основании правил, которые мы сами себе установили или которые другими установлены до нас. Когда мы устанавливаем правило, на основании которого простое число, большее 3725, поддается узнаванию при встрече с ним, значит, мы установили правило узнавания предмета работы.
Разумеется, возникают аналогии: может ли, в частности, выступать предметом науки вымышленная реальность, которой, по общему представлению, существование не присуще, например, кентавры?
Рассмотрим три возможных пути определения кентавров как предмета.
Прежде всего, взять кентавров как элемент греческой мифо­логии: предмет сделается общеузнаваемым и определимым, по­скольку будут анализироваться тексты (вербальные или визуаль­ные), содержащие кентавров. Задачей будет показать, какими свой­ствами должна характеризоваться данность, содержащаяся в гре­ческой мифологии, дабы быть опознанной как кентавр.
Во-вторых, попытаться определить свойства, которыми долж­на характеризоваться данность вероятного мира (отличного от мира реального), дабы быть названной кентавром. При этом за­дача — обозначить условия этого вероятного мира, предуведо­мив, что все рассуждение развернется в сфере этой гипотезы. Со­храняя верность первоначальной постановке вопроса, прийти к выводу, что предмет исследования в вероятном мире имеет веро­ятную возможность быть предметом научного рассмотрения.
В-третьих, мы можем заявить, будто обладаем доказательства­ми, что кентавры действительно существуют. Чтоб определить предмет исследования, мы обязаны предъявить эти доказатель­ства (скелеты, костные останки, отпечатки в вулканической лаве, фотографии в инфракрасных лучах, сделанные ночью в лесах Пе­лопоннеса, или что еще мы там раздобудем). Истинна наша гипо­теза или ложна, но что-то, подлежащее обсуждению, в данном случае существует.
Разумеется, пример парадоксален, вряд ли кого привлекает диплом по кентаврам, в особенности в третьем рассматриваю­щемся варианте. Я просто хочу убедить, что предмет иссле­дования всегда определим и он будет всегда узнаваем, лишь бы
соблюдались первоначальные условия. Что применимо к кентав­рам, явно приложимо и к моральной линии поведения, к желани­ям, к ценностям или к идее исторического прогресса.
2) В исследовании должно быть сказано о предмете нечто, чего еще не говорилось, или должны быть как-то переосмыслены идеи, уже кем-либо высказанные. Математически точная работа, доказывающая традиционным способом теорему Пифагора, на­учной не является, поскольку нового не открывает. Самое боль­шее она может претендовать на титул научно-популярной, равно как и руководство по строительству собачьей будки с употребле­нием фанеры, досок, пилы и молотка с гвоздями. Как уже говори­лось в разделе I.1, даже компилятивный диплом может оказаться научно полезным, если компилятор распределил системно и по порядку суждения, высказывавшиеся разными учеными по одно­му и тому же вопросу. Поэтому руководство, как построить соба­чью будку, не является научной работой; а, напротив, сравнитель­но-сопоставительное исследование многообразных известных на свете методологий строительства песьих будок вполне может пре­тендовать на научную ценность.
Нужно только учитывать вот что. Компилятивное исследова­ние имеет хоть какой-то научный смысл лишь при условии, что ничего подобного на эту тему до тех пор не создавалось. Если собачьи конуры уже выступали предметом сравнительно-сопос­тавительного компендиума, делать сызнова то же самое есть не­простительная растрата времени (или грабеж интеллектуальной собственности).
3) Исследование должно быть полезно для других. Полезна статья, описывающая новое открытие о поведении элементарных частиц. Полезна и заметка, описывающая, каким образом был отыскан неизвестный черновик Леопарди, и содержащая полную публикацию текста. Работа научна, если (при учете требований норм 1 и 2, см. выше) добавляет хоть что-либо к тому, что челове­честву было ведомо прежде, и если все будущие работы по пред­мету должны будут, хотя бы по теории, учитывать этот вклад. Ра­зумеется, степень научной ценности вклада пропорциональна степени необходимости его для окружающих. Существуют сооб­щения, после появления которых ученые, если не учтут их, не сде­лают ничего путного. А другие сообщения хотя в общем для уче­ных и небесполезны, но не учитывая их, никто не умрет.
Недавно вышла публикация писем, которые Джеймс Джойс писал жене на жгучие сексуальные темы. Бесспорно, для того, кто завтра будет заниматься героиней «Улисса» Джойса, Молли Блум, полезно знать, что в личной жизни писатель наделял свою жену живой и развитою сексуальностью, подобной сексуальности Молли; значит, это существенное научное сообщение. С другой стороны, существуют замечательные интерпретации «Улисса», в которых героиня Молли глубоко проанализирована в полном от­рыве от этой биографической подоплеки. Значит, сообщение цен­но, но не необходимо.
А вот когда был опубликован «Стивен Герой», первый вари­ант джойсовского произведения «Портрет художника в юности», все сошлись, что его нельзя не учитывать для исследования твор­ческого развития ирландского романиста. Значит, публикация была неоспоримым научным вкладом.
Кое-кто, подобно буквоедам-немцам, любимым героям фило­логических анекдотов, потрясает абсолютно ненужными «архив­ными находками» типа прачечных квитанций: записями нулевой информативности, в которых изучаемый писатель, допустим, пе­речислял свои траты за определенную неделю. В редких случаях и от таких документов бывает прок, они проливают лучи света на образ, предположим, отшельника, которого считали непрактич­ным, или свидетельствуют, что в определенный период писатель жил стесненно. Порою же они ничего не добавляют к тому, что и без них известно, эти мелкие курьезы биографий, и не обладают никакой научной значимостью, хотя и существуют ученые, зарабо­тавшие реноме неутомимых трудяг на публикациях подобной бес­толковщины. Я не намерен расхолаживать тех, кто существует за счет этой мелочевки. Но пусть не претендуют на лавры «двигате­лей прогресса». Гораздо полезнее для прогресса, не научного, так хотя бы дидактического, интересная популярная книга, где описа­на жизнь и хорошо пересказаны произведения автора.
4) Исследование обязано намечать пути проверки и опровер­жения предлагаемой идеи, то есть содержать наметки для про­должения работы другими исследователями. Это требование прин­ципиальное. Я свободен доказывать, будто существуют кентавры на Пелопоннесе, но я обязан соблюсти четыре обязательных ус­ловия: а) пусть будут представлены доказательства существова­ния там кентавров (как уже говорилось: хоть одна прихвостная кость); б) пусть будет рассказано, как и где удалось найти это при­хвостье; в) пусть будет намечен путь, которым следует идти, чтоб отыскать остальные реликты; г) вдобавок должно быть указано, кость какого фасона, будучи найдена, разнесет в мелкую пыль всю мою великолепную гипотезу.
Итак, вы не только приведете доказательства своей идеи, но и сделаете все возможное, чтоб другие могли пойти вслед за вами, дабы подтвердить вашу идею — или опровергнуть ее.
Все это применимо к любому материалу. Предположим, цель исследования — доказать, что в одном революционном движе­нии в 1969 году сосуществовали два русла, ленинистское и троц­кистское, вопреки тому, что принято за догму, то есть будто это движение было монолитно. Приведем ряд документов (листовки, протоколы сходок, статьи и т.д.) в доказательство нашей идеи; поясним, где был найден материал и как мы его искали, с тем чтобы дать возможность и другим последовать нашему примеру; а также поясним, на основании каких доказательств приписыва­ется авторство того либо иного документа представителям имен­но этой группы.
В частности, зная, что группа самораспустилась в 1970 году, автор обязан уточнить, расценивает ли как манифесты идеологи­ческой позиции группы исключительно документы, созданные ее членами до 1970 года (не преминув также оговорить, на основа­нии каких доказательств считает кого-либо членом группы: по партбилету? по наличию его имени в перечне присутствовавших на сходке? по карточке в полицейском досье?), или же, напротив, он (автор диплома) учитывает также и печатные высказывания бывших членов этой группы после ее самороспуска, то есть исхо­дит из предположения, что если они высказывали некие идеи по окончании деятельности группы, они вынашивали эти идеи (воз­можно, в предварительной форме) еще до 1970 года.
Только при этих условиях кто-то, кроме автора, сможет про­должить это расследование: в частности, скажем, покажет, что выводы автора являются ошибочными, так как неправомерно за­носить в ряды членов группы одного субъекта, которого причис­ляла к группе только полиция, но никак не признавали ее члены, во всяком случае если судить по документам, имеющимся в на­шем распоряжении... Вот, перед нами и научная гипотеза, и ее доказательства, и возможности ее проверки и опровержения.
Ά специально выбрал столь далекие материи, чтобы показать, что критерии научности могут быть применены к любому предмету.
Учтя все сказанное, отрешимся от натянутого противопостав­ления «научности» и «политической актуальности». Вполне вы­полнимо политически актуальное исследование с соблюдением всех критериев научности. Может быть научным даже диплом, посвященный опыту политической агитации с применением на­глядных пособий в рабочем коллективе: этот текст научен в той мере, в какой он включает в себя гласный и проверяемый отчет о проделанной работе, с тем чтобы опыт мог быть воспроизведен другими, которые либо получат те же самые результаты, либо придут к заключению, что ваши результаты произвольны и полу­чены не благодаря вашим научным достоинствам, а под влияни­ем инородных факторов, вами в дипломе не учтенных.
Польза научного продукта в том, что экономится чужое вре­мя. Разрабатывая чью-то гипотезу, пусть и приходя к ее опровер­жению, ученые добывают значимые результаты на энергии им­пульса, полученного от кого-то. Если описанная выше работа под­вигнет кого-то на новую агитацию в рабочем коллективе (пусть даже в пику вашим будто бы несостоятельным попыткам), что-то полезное, сделаем вывод, вышло.
Все это доказывает, что нет конфликта между научностью и политической актуальностью. С одной стороны, можно сказать, что любой диплом, по своему достоинству научный, повышая уровень знания у других, играет положительную политическую роль; отрицательную же политическую роль играет любое дей­ствие, тормозящее процесс познания. С другой стороны, можно ответственно утверждать, что любое политическое начинание с претензиями на успех должно стоять на серьезном научном фун­даменте.
И, как вы видели, «научности» можно добиться без логарифмов и пробирок.
 

НАЗАД | ВПЕРЁД